Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Охонины Брови
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Охонины брови
Повесть
Часть первая
I
В нижней клети усторожской судной избы сидели вместе башкир-переметчик
Аблай, слепец Брехун, беломестный казак Тимошка Белоус и дьячок из Служней
слободы Прокопьевского монастыря Арефа. Попали они вместе благодаря
большому судному делу, которое вершилось сейчас в Усторожье воеводой
Полуектом Степанычем Чушкиным. А дело было не маленькое. Бунтовали
крестьяне громадной монастырской вотчины. Узники прикованы были на один
железный прут. Так их водили и на допрос к воеводе.
- Имею большую причину от игумена Моисея, - жаловался дьячок Арефа
товарищам по несчастью. - Нещадно он бил меня шелепами*... А еще измором
морил на всякой своей монастырской работе. Яко лев рыкающий, забрался в
нашу святую обитель... Новшества везде завел, с огнепальною яростию работы
египетские вменил... Лютует над своею монастырскою братией и над
крестьянами.
______________
* Шелепы - мешки с песком. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
- И долютовал, - отвечал слепец Брехун. - Как крестьяне подступили к
монастырю, игумен спрятался у себя в келье... Не поглянулось, как с вилами
да с дрекольем наступали, а быть бы бычку на веревочке.
- Жив смерти боится, - угнетенно соглашался Арефа и тяжко вздыхал.
- А тебя-то он за што изживал?
- Немощь у меня, Брехун.
- Насчет Дивьей обители, што ли? - ядовито спрашивал Брехун. - Может,
дьячиха нажалилась отцу игумену...
- Тоже и сказал человек! Статочное ли это дело про Дивью обитель такие
словеса изрыгать?
Слепец Брехун любил подтрунить над дьячком: надо же было как-нибудь
коротать долгое тюремное время.
- Немощь у меня к зелену вину, - объяснял дьячок, - а соблазн везде...
Своя монастырская братия стомаха ради и частых недуг вкушает, а потом поп
Мирон в Служней слободе, казаки из слобод, воинские люди... Ох, великое
искушение, ежели человек слабеет!.. Ну, игумен Моисей и истязал меня
многажды...
- И шелепами, и плетями, и батожьем?
- Всячески... Он и на попов не очень-то глядит, чуть што, сейчас
отправит на конюшенный двор, а там разговоры короткие. Раньше игумен Моисей
в Тобольске происходил служение, белым попом был. Ну, а разъярится, так
необыкновенную скорость на руку оказывал... Так и попадью свою уходил: за
обедом костью говяжьей ее зашиб, как сказывают. Вот после этого он и принял
на себя иноческий чин... На великой реке Оби остяков крестил, монастырь
поставил, а потом к нам попал, да под духовные штаты и угодил. Вотчина
монастырская огромадная: близко ста тыщ десятин земли, на них девять
деревень, да четыре поселка, да шесть заимок, а еще лесу не считано, да
хмелевые угодья, да три рыбных озера, да двои рыбные пески в низовье
Яровой... Свои четыре мельницы было, кожевня, свешная, а в городах везде
подворья. Одного сена ставили больше двунадесять тыщ копен... Монастырских
крестьян близко трех тыщ податных душ состояло и одного оброка тыщу рублей
каждогодно приносили. Процветал наш Прокопьевский монастырь, кабы не новые
духовные штаты: все ограничили сразу - и землю, и крестьян, и всякое прочее
угодье. Вот игумен-то Моисей и лютует... Приехал он на большое, а вышло
маленькое. А монастырь ограничили, чети* не оставили, а тут еще перед
самыми штатами дубинщина ваша. Меня же прицепили к ней неповинно.
______________
* Четь - четверть. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
- Сказывай! - недоверчиво ворчал Брехун. - Вы больно умны с
игуменом-то, а другие одурели для вас. Какой крестьянин без земли, а земля
божья... Гос
