Маринин Эрнест - Тете Плохо, Выезжай !
Эрнест Маринин
Тете плохо, выезжай!
Саврасову досталось неудобное кресло - спинка не откидывалась. И лицом
против хода. Это действовало на нервы, и без того напряженные. За окном
неслась мокрая ночь, чиркая дождем наискосок по стеклу. Время от времени
поезд сбавлял ход, проплывали мимо высокие пригородные платформы с рябыми
от ветра лужами под сиреневыми ртутными лампами на столбах. Потом
платформы стали низкими - сюда уже не добегали от Москвы электрички. В
Стогове поезд остановился на минуту. Захлопали двери, потянулись по
проходу в поисках свободных мест лохматые парни в блестящих куртках под
кожу, мужики постарше в синих тяжелых плащах, бабы в мокрых болоньях, с
затянутыми мешковиной и выцветшим ситчиком плетеными корзинами... Лязгнули
буфера, вагон качнуло, плеснулась скопившаяся в выщербленной оконной раме
вода, сбежала прерывистой струйкой по темному линкрусту...
Снова заскользила в окне сырая тьма. Саврасов подумал, что все равно не
уснет, и вытащил из портфеля книгу. Но после Паромного свет погасили.
Вагон засыпал, стало тише. Только из угла доносился бубнящий басок,
прерываемый иногда тихим кокетливым смехом - там сверхсрочник-музыкант
обхаживал щекастую девочку с мокрыми, распущенными по моде русыми
волосами. Они сошли на станции со старинным названием Никонова Пустынь. В
соседнем кресле неровно посапывал простуженный старик в мокром польском
плаще с погончиками. На остановках он просыпался, шмыгал носом,
настороженно поглядывал в окно и снова засыпал...
Беспокойство не отпускало Саврасова, и от этого ему становилось еще
тревожнее - нужно было расслабиться и заснуть, чтобы завтра быть свежим, в
форме, иначе вся поездка теряла смысл. Он закрыл глаза и сосредоточился. В
темноте вспыхивали неяркие круги желтого света. Они постепенно меркли по
краям, стягивались в тусклую точку и исчезали, чтобы через некоторое время
появиться снова. Их ритмичное мерцание замедлялось, потом оно совсем
угасло. Стук колес стал глухим и неслышным, вагон перестало качать, и тут
Саврасов увидел перед собой загороженную газетой настольную лампу, желтый
свет которой падал на волосы и лицо Ольги. Ольга в старом синем платье и
косынке спала, сидя на стуле, откинувшись на высокую спинку. Ее усталые
руки расслабленно лежали ладонями кверху на коленях. В сознании вдруг
возникло: "Чай, Олюшка опять калитку на завертку закрыла, как же Анатолий
войдет-то, не по годам уж ему через забор лазать, да и грузен,
поостережется...". А потом с облегчением подумалось: "Небось озаботился,
ножик свой припас, отвернет через щелочку завертку...".
Саврасов заснул улыбаясь.
Утро было прохладное и чистое. Солнце еще не взошло, сиреневый рассвет
растекался по небу, высоко над головой висел щербатый блеклый месяц.
Поезд, выгнувшись влево, огибал поросший сосняком холм. Проплыл большой
бурый валун на склоне, холм сполз в затянутый туманом старый торфяник, над
дальним лесом заклубился мазутный густой дым - дымила старинная Чаевская
мануфактура.
Саврасов вышел в тамбур. Чуть позже, когда поезд уже начал прыгать по
стрелкам, появилась зевающая проводница.
- Чаево, - сообщила она, раскатив круглое и большое, как бочка, "О".
- Чай, оно, - в тон отозвался Саврасов. Короткий сон освежил его, он
ощущал легкость и уверенность.
Тетка мила недалеко. Пять минут по короткой Вокзальной со стандартными
пятиэтажками, потом налево на старую Шестаковскую - пятнадцать минут
ровным шагом.
Давно уже он здесь не был - четыре года. В тот раз тетю Глаш
